Прочла как-то в газете заметку о том, что нужно поставить мемориальные доски на тех зданиях, где во время войны находились заводы, госпитали и другие объекты такого рода. Нам, кто на них работал, это не нужно мы и так ничего не забыли, но, наверное, это нужно для памяти, нашим детям и внукам. Я хочу поделиться воспоминаниями о том далеком времени, когда в здании театра оперы и балета размещался московский завод мерительных инструментов «Калибр».
С 1941 по 1948 год в здании театра находился Московский завод "Калибр"
В 1942 году я кончила седьмой класс 123-й школы. И нами, семиклассниками, было принято решение пойти на завод, помочь нашим отцам бить фашистов. Мой отец с первых дней ушел на войну добровольцем. Не всем разрешили родители, из нашего класса семь человек пришли на «Калибр». Завод в то время начал выпускать военную продукцию – измерительные приборы для арторудий и мерительный инструмент. Мне предложили работать табельщицей, но я наотрез отказалась. Приняли учеником шлифовщика на плоскошлифовальный станок «Черчилль», моим учителем назначили московского мастера Василия Сорокина.
Через пару месяцев я уже работала самостоятельно. Вступила в комсомол. Было 15 лет. Участвовала в работе редколлегии. Выпускали мы стенгазеты – «Боевые листки», «Боксы», «Молнии». Однажды повесили «Молнии» на двери кабинетов директора завода, начальника цеха с таким текстом: «По вашей вине срывается заказ Министерства в спеццехе. Вы не обеспечили достаточным количеством деталей шлифовщиков и токарей. Примите срочные меры». Очень ответственно руководители относились к таким сигналам.
В соседнем цехе круглых калибров работали почти одни дети. У всех стояли решетчатые подставки – «пьедесталы», как мы их называли. Руководил ими, этими мальчишками и девчонками известный в то время на всю страну мастер Николай Российский. Здорово у него работали ребята, не только выполняли, но и перевыполняли план. О них в те годы часто говорили по радио.
Театр до реконструкции, 1948 год
Когда объявляли стахановскую вахту, не выходили по несколько суток из цеха. Поспим на стеллажах часа три и – к станку. Как-то прихожу я в ночную смену (работали мы по 12 часов), у моего рабочего места – два ящика с «дугами» и записка от мастера с просьбой сделать как можно больше – срочный заказ. Посмотрела это «дуги» и вижу: ничего я не сделаю на своем стареньком «Черчилле» без охлаждения, слишком большой припуск. Понесла эти ящики вниз к обдирочному станку. И ободрала все два ящика «дуг», оставив совсем небольшой припуск для окончательной обработки. К утру все было сделано. Когда после выходного пришла на завод, увидела на стене здания театра большой плакат: «Привет комсомолке Сениной, выполнившей норму на 625 процентов». Это было обо мне. Очень я этим гордилась.
Комсомольским секретарем у нас была Валентина Засосова. Любили ее все комсомольцы. Понимала она нас, подростков, отлично. На заводе была не вторая, а первая наша семья. Дома бывали совсем мало. Валентина же всегда была рядом с нами, с ней мы делились всем, даже самым сокровенным, всю душу ей открывали.
Было Валентине в ту пору всего двадцать четыре. Ее маленькая дочка часто бывала с ней в комитете комсомола. Осенью 44-го она получила «похоронку» на мужа. Как мы болели душой за нее. Крепко она держалась, мы так и не увидели ее заплаканной. Много молодых вдов в то время было, и она стала одной из многих.
В конце года узнали – забирают нашу Валентину на работу в Москву. Расставались очень трудно. Знали – никто нам не заменит ее.
В 1942-1943 годах открылись вечерние школы. Многие из наших ребят, в том числе и я, решили продолжить учебу. На заводе страшно уставали. А после работы, забежав в столовую, получив по карточке 500 граммов хлеба и похлебку, шла в школу. Иной раз и засыпали на уроках. И все же я закончила девять классов.
Как-то я работала в ночную смену, присела у станка, пустила его на самоход. Мой «Черчилль» работает, стружку снимает, а я смотрю за ним. Пока стружка снималась, не помню, как уснула. Проснулась, а меня кто-то несильно за плечо трясет. Поднимаю голову – станок вхолостую ходит, вышел из станины. А возле меня стоит наш секретарь парторганизации Константин Колодяжный. Дежурил он по заводу.
– Отключи станок и поспи немного, а то так и себя отшлифовать можешь.
Театр до реконструкции, 1948 год
Случился у нас как-то «спектакль». Все станки работают, а ребята на коленках посреди цеха стоят и смотрят, как один муху поймал, к лапке нитку привязал и пустил ее летать, а сам нитку держит. Вот такую картину директор завода застал у нас в цехе. Потом на оперативке начальникам цехов говорил: «Воспитывайте свой детсад! Станки они все угробят!» А что делать, ребятам-то по 14-15 лет было.
Все годы войны молодежь, да и пожилые к праздникам собирали подарки для фронтовиков – теплые варежки, носки, кисеты и что-то из съестного, повкуснее. Вот и отправили в ноябре на фронт делегацию с подарками от южноуральцев. В этой делегации поехала моя мама. Она всегда будила меня в утреннюю смену, а в первый же день ее отъезда я проспала на работу. Когда проснулась, услышала «Интернационал» по радио – значит восемь!
Что со мной было! Я одевалась и громко всхлипывала, потом полуодетая бежала к трамваю, но его долго не было. Побежала пешком, вытирая слезы на морозе. На проходной взяла бирку и бегом в цех. Все станки уже работали, только мой «Черчилль» молчал. Мастер послал в контору, опоздала на 23 минуты. Был суд, там мы, подростки, стояли в очереди для получения наказания. Таких как я оказалось немало. Суд был коротким. «Почему опоздала?» – «Проспала». «3-25» – таково было решение суда, то есть три месяца по 25 процентов удерживать из зарплаты.
Театр до реконструкции, 1948 год
Потом наступила весна сорок пятого. Там же, на «Калибре», заводе-театре, мы встретили 9 мая, День Победы.
Директор собрал всю молодежь и просил не уходить, пригласил ехать в Москву, так как считал нас квалифицированными рабочими. В сентябре я поступила учиться в педтехникум, хотя директор завода решительно возражал, даже заявление не подписывал.
