Жители мегаполиса штурмуют Камерный, Молодежный, театр драмы. Аншлаг каждое выступление и в челябинской опере. Это при том, что в последние несколько лет популярность набирает мнение о потере интереса к этому виду искусства. Но если даже не прийти на спектакль, а просто открыть сайт, где продают билеты, можно сделать вывод, что мнение – ошибочное. Проходки раскупают, как маски с антисептиками в самом начале пандемии. Оказывается, опера, как и остальные виды искусства, трансформируется, включает в себя другие формы творчества. А потому интерес не ослабевает. В Челябинском театре оперы и балета готовы удивлять зрителей каждое выступление. Даже наметили планы на год. Совместно с французским продюсерским центром «Franceconcert» готовят мега-премьеру по «Сказкам Гофмана» с участием оперных певцов, в марте обновят «Иоланту».
Меняется и образ оперного артиста. Какой он сейчас? Это рассказал солист челябинской оперы Алексей Пьянков. Спойлер: помимо работы в театре он занимается сочинением собственных песен, которые далеки от классической музыки.
– Как началось ваше знакомство с Челябинском? Почему решили остаться именно здесь?
– Я родился в небольшом городке Каменск-Уральский. Переехал в Екатеринбург учиться в консерватории и со второго курса работал в Театре музыкальной комедии. Этот город для меня родной, я его люблю, там живут мои родственники. Постепенно я понял, что Театр музыкальной комедии для меня – это остановка в вокальном развитии. Потому что репертуар театра требует поющих актеров, а не оперных вокалистов. Это две разные вещи. С оперным в Екатеринбурге как-то не сложилось, и я поступил в центр Галины Вишневской в Москве. Даже был приглашен на прослушивание в Opéra de la Bastille в Париже. Одновременно прослушивался в Челябинске. В итоге решил остаться здесь. Потому что таких классных репертуарных театров в стране мало. У нас молодая труппа и очень много артистов приехали со мной, причем от одного профессора – Николая Голышева, из его знаменитого класса. Хотя первое впечатление от города было не лучшее. Въезд через заводы, вонь, это такая серость. Думаешь: божечки-и, куда я еду… Но оперный находится в красивом месте!
– Любовь к музыке была с детства?
– Моя семья очень творческая. Мама – педагог по фортепиано. Я всегда был при ней и музыке, с шести лет уже пошел в музыкальную школу. Папа – филолог. Еще он играл в группе на бас-гитаре, пел в хоре, вошел в несколько сборников стихов. Братик у меня флейтист, работает в губернском оркестре в Москве, а сестричка играла на скрипке, сейчас художница. Кстати, она оформляет мои релизы песен. Я в прошлом пианист, играю на гитаре (электро и акустика), даже когда-то осваивал барабаны. Творческий союз родителей привел к тому, что ставились домашние музыкальные спектакли. Папа сочинял стихи, а мама писала музыку к ним. Детство действительно прошло в атмосфере музыки.
– А как оказались в опере?
– Такая штука… Любой оперный певец не сразу готовится именно к опере. Это редкость. Может занести спонтанно. Я с детства хотел быть пианистом или дирижером. Папа привил любовь к классике, у нас все было в пластинках Рахманинова, Стравинского, Прокофьева … Все началось с моего вокального педагога Зинаиды Романовны Ивайкиной. Она знаменитость в моем родном городе. К сожалению, я был ее последним учеником… Она была фанатом своего дела, а на уроках не смотрела на часы, могла заниматься весь день. Любовь к классическому вокалу пришла от нее. Потом у меня стал ломаться голос и занятия пришлось оставить. Парадокс учебных заведений маленького города. Там могут быть замечательнее педагоги старой школы. Даже учась в консерватории, я не получал таких знаний по некоторым дисциплинам, как в Каменском колледже.
– Как изменилась опера за последнее время? Что происходит сейчас в оперном театре?
– Изменилось. И не в пользу певцов. По современным стандартам опера принадлежит не певцам, а режиссерам. Они диктуют какой будет опера. Зачастую режиссеры занимаются актерской деятельностью, не знают, как работать с певцами. Они не знают специфики вокала, косвенно знакомы с жанром. Важна внешняя составляющая, им все равно на голос. Сейчас век не гениальных певцов, а стабильных, тех, кто выдерживает нагрузки и комплексно одарен. Раньше была гигиена голоса. Нельзя было ставить репетиции после выступления, не играли подряд спектакли. В такой мясорубке тяжело выдержать. Ты должен отработать и все. Это тенденция в мире. В Челябинске очень хорошая атмосфера для того чтобы расти. Здесь сохранились старые устои, многое не мешает. А еще замечательный по акустике зал, которым не каждый театр может похвастается. Знаю, что были не лучшие времена у театра, но сейчас есть все условия, чтобы жить, именно жить, а не выживать. Оперный – магнит культуры. Города, в которых он есть притягивают культурных людей из разных областей. Чем больше мы вкладываем средств, тем выше становится уровень людей. Наш театр имеет очень сильную труппу, а также хорошие ресурсы, чтобы развиваться и стремиться к повышению творческой планки.
– То есть опера не потеряет актуальность?
– Говорят, что она исчерпала себя. Это не так. Разве мы говорим, что Пушкин или Гоголь себя исчерпали? В их произведениях всегда находим отражения современников. Также с музыкой. Скорее опера будет адаптироваться под современность. Люди меняются. Техническая сторона тоже. У нас сейчас уже стоит киношный свет на сцене, красимся более естественно. Многое делается под шоу. Сейчас важно, когда артист соответствует возрасту персонажа. И внешне, и внутренне. Люди начинают присматриваться к другим вещам. В этом есть свой кайф. Почему нет? Главное – это должно быть оправдано.
– Что бы поменяли в театре?
– Это вопрос к тем, кто занимается планированием. К тем, кто знает не только творческие детали, как я. Говорят, что опера западного образца не подходит для России. То есть, когда труппа собирается, играет и расходится. Просто у нас сложились некие устои. Мне кажется нам не хватает конкуренции между театрами и их постановками. А ее хочется. Всегда хочется быть лучше. Честная конкурентная борьба дает хороший результат. Так устроена европейская система.
– Где больше всего нравиться играть: опера/оперетта?
– Опера. В оперетте тоже нахожу плюсы. Но я больше оперный артист. Из-за этого ушел из музыкальной комедии.
– То есть идете туда, где сложнее?
– Оперетта не легкий жанр. Это большое заблуждение. Ты должен быть постоянно заряженным, легким и гибким. В опере настраиваешься на более громоздкий, мрачный образ. А здесь, как открываешь шампанское – и понеслось. «Летучая мышь», партия Генриха, третий акт… Выхожу и думаю: Где брать силы? Столько текста! При этом музыка может не уступать опере по сложности вокальных партий.
– Много артистов стали открывать свои школы/курсы. Как на счет вас?
– У меня есть опыт преподавания. Десять лет я работал в школе. Это дало не совсем хорошие плоды. Когда преподаешь, отдаешь частичку себя. Растрачиваешься. Сейчас у меня есть несколько учеников, но это не вредит моим творческим силам, есть время отдохнуть. Опера – это спорт. Нужно следить за собой, правильно питаться, высыпаться, уметь распределить себя.
– Перейдем к музыке. С чего начались записи своих песен?
– Говоря о рок-н-рольной деятельности, то все началось еще в детстве, когда начал слушать русский и зарубежный рок. Как и многих подростков это увлекло. Но это может пройти с возрастом, как ветер. У меня осталось. Были группы, мы даже выступали в разных городах. Было много проектов, играли бардовские песни и очень тяжелую музыку. А потом я понял, что классическая музыка – космос. Но я всегда хочу выразить себя. Сейчас появилась возможность сделать это более качественно. Я в процессе записи альбома. Выпуск затягивается, потому что я очень кропотливо отношусь к этой работе.
– Что на счет названия? Почему именно так?
– Я в поиске. Сейчас я «Алексей Пьяный». Что-то есенинское, русское. Мой ученик из Америки предлагает перевести песни на английский язык. И поменять название, потому что сейчас оно непереводимое. Но мне понятно. Это производное от ПьянкОв. В детстве очень часто называли пьяным. Не то чтобы это цепляло, но именно так я делаю это своей сильной стороной. Тем более так никто больше не называется. До этого был проект «Вериги». Но оно сразу располагает к тяжелой музыке, которую я не играю на данный момент. Но и это название чисто русское, понятное у нас. В новом альбоме песни совершенно стихийные, разноплановые. Нельзя дать одно такое тяжелое название. Еще хочу записать два альбома: акустический и по сказкам Бажова. Для меня он много значит. Тем более не слышал тех, кто бы писал песни на эту тему.
– Мне кажется, ваша музыка похожа на фолк-рок.
– Да! Что-то действительно претендует на народные мотивы. В этом есть самобытность. Я чувствую свое особенное послевкусие. Самое сложное избавиться от предрассудков, от зрителей. Это не коммерческая музыка, ты делаешь это для души. Должна быть искренность. Сейчас люди имеют возможность покупать хорошие инструменты и самовыражаться, быть уникальными. Мне проще придумать мелодию на фортепиано, а уже потом переложить на гитару.
– Подобные музыкальные эксперименты помогают с основной работой?
– Нет. Это совершенно разное. Я понимаю, что это не будет моим заработком, это нужно для самовыражения. Рок все равно будет после классики, никогда не поставлю его выше. Из классики можно черпать, я ведь вижу это изнутри. Классика не перед глазами у массы, ее прочесть можно не каждому. Я консервативен в этом.
– А как же авангард?
– Обожаю! Именно русский, художников, поэтов. Меня воспитывали на этом.
– Бывает актеры режут себя на сцене…
– Аа… Больше это относится к каким-то акциям. Опять же, все должно быть оправдано. Одно дело это делают для современной музыки, другое дело с классикой. Есть спектакль по «Пиковой даме», где открывается занавес и, мягко говоря, происходит любовная сцена между Чайковским и Германом. Ну, что это такое? Как это объяснить публике? Ради эпатажа? Нет, это не ради искусства. Екатерина Василева, например (ставила у нас «Фауста»), сейчас делает спектакли на заводах, под странные звуки, но это имеет место быть. Это ведь новые ощущения.
– Ваше вдохновение.
– Смотря, что хочу сделать. Обожаю симфонии Малера, растворяться в этой музыке, погружаться в другой мир, музицировать. И тут у самого начинает что-то появляться в голове, слышишь свою музыку. Это словно озарение. Еще люблю поэзию, Волошин, Гумилев, Блок. Как вы уже поняли, что-то связанное с импрессионизмом, символизмом. Да, это устарело. Но в этих образах чувствуешь что-то лунное. Когда хочешь очиститься, читаешь кристальную поэзию, простую, но сбалансированную. Люблю «Евгения Онегина». Дома он есть в пяти вариантах, с картинками, с моими пометками.
Ангелина Шляпина, «Челябинский рабочий»
