Будущий баритон с трех лет мог петь часами, поражая всех чистотой звонкого голоса. «Видать, душа у мальчонки петь просит», — слушая его, говорили взрослые.
Спой, Паша!
— Ваше детство прошло в Кыштыме…
— И было оно очень счастливое. Меня очень любила мама, она была моим лучшим другом. Помню, часто повторяла: «Сынушка, не делай зла!» При этом была очень жизнерадостный человек с великолепным чувством юмора. А как пела! Она ушла из жизни 12 лет назад. И сейчас остро, до боли в сердце не хватает ее.
Мама из рода Назаровых, которые до революции были купцами-промышленниками в Кыштыме. Они были не просто состоятельны, но и образованны, дети учились в гимназии, сама семья была высококультурная. В доме обязательным было правило помогать ближнему. И к рабочим было очень доброе отношение. Может, поэтому после революции семьи репрессии коснулись не столь жестко.
Папа отличался мужеством, глубокой порядочностью, трудолюбием, честным отношением к себе и ко мне. С этим я и в армию пошел, и сыну передал эти качества.
Перед тем как трапезничать, обязательно крестились перед иконой и совершали поклон. Строго-настрого запрещалось курить. Сквернословие вообще было недопустимо.
— В доме любили петь?
— Мою бабушку, Александру Ивановну Калачеву-Назарову, в молодости называли певуньей, столь прекрасно она пела! Да и все у нас: родители, дяди и тети — прекрасно пели. Это был род кузнецов. Дяди были очень крепкие ребята, голоса у них были звонкие! И все застолья проходили с пением под гитару и под баян. И вот что удивительно: не было у них музыкального образования, но слух у всех был отменный, и они без труда раскладывали любую песню на два-три голоса. А родня-то огромная, собирались до 30 человек. Помню картинку: вставали в круг, обнимали друг друга и дружно запевали: «Уж как пал туман на поле чистое». Дед затягивал: «Не осенний мелкий дождичек…» И все подхватывали: «Брызжет, брызжет сквозь туман». Или вдруг десятками могучих голосов загремит песня про Ермака...
Сестры тоже пели, когда домовничали (это кыштымское такое словечко!) И я, карапуз, им подтягиваю: «Ночь темна, и кругом тишина, спит советская наша страна…»
Мама работала в столовой ремесленного училища. Приходил к ней из садика, и меня тут же просили: «Паша, спой что-нибудь!» Я брал в руки счеты, изображая игру на гармонике, и часами пел протяжные песни. Один мастер, работавший с мамой, уговорил отдать меня в музыкальную школу.
Тебе бы героем-любовником…
— На сцене челябинской оперы вы поете с 1989 года. За это время исполнили более 30 партий: Мистер Икс и Фальк, Онегин и Жермон в «Травиате»… Кто ближе по духу?
— Моим педагогом в музучилище был Герман Константинович Гаврилов. Замечательный тенор, он сам почти 20 лет пел в челябинской опере. Он говорил мне: «Эх, Пашенька! И личико есть, и голос! Росточка бы тебе еще! В оперетте бы тебе петь героем-любовником!»
И я старался соответствовать своим персонажам. Для этого носил котурны, увеличивавшие мой рост еще на 10 сантиметров. А ведь это очень непросто — танцевать на таком каблуке, да чтобы и зритель не замечал моего напряжения. Спасал спорт. До сих пор каждый день встаю в 6 утра и по два часа без пощады к себе занимаюсь гимнастикой: гантели, отжимание от пола, приседания, растяжки. Мне уже 61 год, но я ни за что не хочу уступать молодым. У меня сын в десанте служил. Это было пять лет назад. Звоню ему как-то и спрашиваю: «Как ты там, сына?» И он рассказывает, как по секундомеру отжимались от пола.
— Сколько?
— За минуту 45. Кладу трубку, включаю секундомер и начинаю отжиматься: 40! Меня это задело. Это не какая-то бравада. Просто это удивительно счастливое состояние, когда чувствуешь себя здоровым, крепким, подтянутым, с хорошей осанкой. При этом получаешь огромную энергию, которая так нужна певцу!
Но мы отвлеклись. Я так и не ответил, кто же мне ближе… Знаете, пожалуй, их надо искать в оперетте. Мистер Икс — обожаю эту роль! Тасилло в оперетте «Марица», Эдвин в «Сильве». Люблю Роберта в «Иоланте», хотя роль требует отдачи всего себя.
— Вы еще и музыку пишете?
— Да, и у меня есть авторские песни, например, «Бессмертный полк», которая на конкурсе в Москве получила медаль и уже два года звучит в день шествия. К нам приезжала Наталья Бондарчук снимать фильм о Пушкине. Для этой картины я написал девять романсов на стихи Пушкина. Правда, в фильм они не вошли. Но 19 октября, когда будет отмечаться 30-летие моей творческой деятельности, эти романсы прозвучат.
На сцене не целоваться!
— Постоянные воплощения образов графов и князей как-то влияют на поведение в обычной жизни?
— Был такой спектакль — «Севастопольский вальс», где я играл капитана Аверина. По ходу действия надо было сыграть блестящего морского офицера: честь отдать, пройтись строем. На спектакле присутствовали моряки с Дальнего Востока. После спектакля подбегает женщина, дарит цветы и просит сфотографироваться с ней. В партере сидел ее муж, капитан третьего ранга, который с восхищением сказал, что роль морского офицера я сыграл очень убедительно. Это же лучшая похвала!
— Кстати, насчет языка любви. Как складываются отношения с вашими партнершами в любовных сценах? Обязательно ли нужно в них влюбляться?
— Никогда на сцене не целовался! Считаю, что это пошло. По жизни я человек влюбчивый. Думаю, что влюбчивость — это не самое плохое качество. И вот именно это состояние души, влюбленность, порождает творческое начало в человеке. Помните, у Пушкина? «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!».
Возможно, что перед тобой актриса, которая в жизни у тебя не вызывает симпатии. Но я обольщаюсь и играю любовь. Ведь ты же пропел слова любви! А пропеть их холодно, без горения просто нельзя.
Я на всю жизнь запомнил слова Германа Гаврилова: «Когда выходишь на сцену, не имеет значения, сколько людей вас слушает — три тысячи или тридцать! Потому что в зале может находиться один человек, который пришел послушать именно Павла Калачева! И ты не имеешь права петь вполголоса. Петь всегда нужно искренне, с любовью». И с этим золотым правилом я живу уже более 40 лет.
Пока горит факел
— Вы играли Онегина в классической постановке нашего театра. Но как вы относитесь к осовремененному «Онегину», который вызвал столь неоднозначные отзывы?
У Блока есть выражение: «Век может простить художнику все «грехи», кроме единственного — измены духу времени».
Как артист, я консервативен. Более того, я ярый противник любой вульгарщины. Если бы я был занят в нынешней постановке «Онегина» в нашем театре, то с режиссером точно бы сцепился! Есть моменты, которые я как человек просто не приемлю.
— Курьезные случаи были на сцене?
— И не раз! Однажды пел партию Эскамильо в опере «Кармен». Идет последняя сцена. Станок высотою два с половиной метра проходит почти вдоль сцены. Я поднимаюсь, делаю поклон. Прохожу дальше, надо спускаться, гляжу: лестницу монтировщики не поставили. А я в белом костюме, да еще в котурнах на высочайших каблуках! И уже через 10-12 тактов моя сцена начинается. Делать нечего, прыгаю с этой высоты. Чтобы притушить боль, ору! Реву по-медвежьи! Приземляюсь и тут же выхожу к публике, отпеваю последнюю сцену.
После этого захожу за кулисы и нахожу помрежа. Я никогда и никому не грубил. Но тут, думаю, сорвусь! Так ведь нет! Говорю спокойным тоном: «Лестницы-то ведь не было…»
В ответ почти паническое, что называется, задним числом, изумление. И я же ее сам и успокаивал...
— Вы были дружны с Хворостовским. Каким он вам запомнился?
— Потрясающая личность! Был очень порядочным, умел дружить по-настоящему. У него было невероятное трудолюбие, доходившее до какого-то самопожертвования! В прошлом году я проводил в Кыштыме вечер его памяти.
Вот только утром его вспоминал. Подумал: Димка ушел в 55, мне уже 61. Но я не хочу сдаваться и не хочу знать ни о какой пенсии! Будет продлен у меня контракт, не будет, все равно буду петь! Дима до последних дней пел. И я тоже хочу, как и он, петь, пока горит мой факел.
От Баха до Лободы
— Вас может увлечь не классика? Например, слушаете ли «Битлз», тяжелый рок?
— Знаете, однажды увидел: Хворостовский слушает попсу. «Дима, ты что?!» — спрашиваю его.«А что, мне нравится! — отвечает. — Это меня заводит». Я тоже, как и Дима, слушаю все! Еду в машине, могу включить легкую эстраду и даже рэп. Я принимаю всякую музыку!
— От Баха до Лободы?
— Именно так: от Баха до Лободы!
— Если простужаетесь, как спасаете свой певческий аппарат? Муслим Магомаев в таких случаях ел мороженое, дескать, клин клином вышибает! И ведь помогало!
— Массаж, дыхательная гимнастика, специальные вокальные упражнения каждый день! День-два не делаю — караул! А вообще-то всегда спасает родной Кыштым. Там, у озера, в лесу, где чудный воздух, ты чувствуешь, как заряжаешься мощной энергией! Вот это, наверное, и есть лучшая терапия…
Автор: Марат Гайнуллин. Фото: Вячеслав Шишкоедов
Источник: https://up74.ru/articles/kultura/110864/
