Знает маэстро «Санктъ-Петербургъ Опера» Александр Гойхман. В этом сезоне его чаще можно будет увидеть за дирижерским пультом в челябинском театре. О пользе такого опыта, взаимоотношениях с артистами и тонкостях работы с музыкантами наш разговор.
- Александр Викторович, Вы не в первый раз приезжаете в наш театр оперы и балета. Отличается ли зритель челябинский от зрителя северной столицы?
- Последний раз я был в вашем городе три года назад. Тогда заметил, что публика в Челябинске более восторженная. Скорее всего, у вас не так часто идет опера в отличие от Санкт-Петербурга. В северной столице четыре театра, каждый день в городе играют по три разных оперы. Так что, питерский зритель немного избалован.
- Вам, как дирижеру, необходимо передавать свое ощущение произведения музыкантам. Насколько это тяжело дается в челябинском оркестре?
- Это катастрофически тяжело делать в любом оркестре. А в своем – еще труднее. В «Санктъ-Петербургъ Опера» я уже «свой» человек. Музыканты видят меня каждый день, привыкают, приходится постоянно удивлять. Имея огромный репертуар по 16-20 спектаклей ежемесячно, всегда быть в тонусе очень трудно.
- И все-таки, как Вам это удается?
- Удается, но не всегда. Я могу чувствовать усталость, которая сразу же передается музыкантам. И тогда - все! Игра будет совсем другой. Так что, между дирижером и музыкантами всегда есть невидимая и необъяснимая связь. Какое настроение у меня, такое же и у артистов. А когда приезжаешь работать в другой коллектив, люди тебя изучают, осторожничают, стремятся сотрудничать. В общем, относятся к тебе с особым вниманием. И я в свою очередь хочу «зажечь» музыкантов по-особенному. Если выполнять работу искренне, то отклик будет обязательно.
- К счастью, Вы теперь чаще будете дирижировать в нашем театре. Для чего необходим такой опыт?
- Для музыкантов такая работа, как свежая кровь, и тут важно быть мобильным. Знаете, каждый дирижирует по-своему. И когда появляется человек из другого театра, нужно уметь быстро перестроиться, особенно в оперных спектаклях. Необходимо подстраиваться под темп, динамику, потому что каждый раз вокалисты поют по-разному – такова физиология. А когда дирижирует совсем новый человек, внимание и мобильность требуются вдвойне. Я, со своей стороны, получаю смену декораций, свежесть ощущений, ведь к моим просьбам относятся внимательнее. Смотрю на новые лица - рождаются новые образы.
- Одна и та же музыка у разных дирижеров звучит по-разному. Как в этот раз будут звучать «Кармен» и «Мадам Баттерфляй»?
- Очень трудно сделать что-то новое за небольшое количество репетиций. Мне бы хотелось, чтобы в «Кармен» у вокалистов появилась некая французская аккуратность. Этого шарма зритель не слышит ни в «Мадам Баттерфляй», ни в «Князе Игоре». Пение должно быть филигранным, ажурным.
- А как этого добиться?
- Вот это как раз и есть моя задача. В музыке Ж. Бизе меньше напряженности, чем в музыке Дж. Пуччини. Хочу достичь у вокалистов осмысленной интонации. Нужно «говорить» так, чтобы с большой сцены мысль дошла до зрителя даже в самом последнем ряду. В оркестре, конечно, тоже можно создать какие-то образы, но там иная специфика работы. С музыкантами все точнее: конкретные, лаконичные указания. А у солистов и хора необходимо задевать струны души аллюзиями, метафорами.
- Скажите, что сложнее: дирижировать хором или оркестром?
- Одинаково. Просто вокалисты и музыканты оркестра говорят на разных языках. Тяжело потом объединять в одно целое. Это только кажется, что дирижер поднял руки и все само собой заиграло и запело. Кстати, в «Мадам Баттерфляй» в отличие от «Кармен» будет трагизм, страсть и немного другой, более наполненный вокал. Делается такой вокал также через интонацию. В музыке по-другому никак.
- Спасибо за интересный разговор! С нетерпением ждем спектаклей!
- Спасибо!